— Где вы берете воду? — поинтересовался я. За время поисков бушменов я убедился, что в радиусе добрых ста километров здесь нет ни одного водотока.
— Наверное, никто из белых не ответил бы, где находится только ему известное месторождение золота или алмазов. Так и бушмены никому не говорят о воде. Но поскольку у гостя у самого есть много сладкой черной воды, — говорит уже успевший отведать кока-колы первый охотник и деревенский мудрец Дзадцно, — я покажу ему источник. Он рядом.
И действительно, в нескольких шагах от землянки Цзинчханы под засыпанными песком камнями и травяными циновками была вырыта ямка, в которую просачивалась мутная вода. Как только ямка наполнялась, женщины переливали драгоценную влагу в сосуды, сделанные из страусовых яиц, где вода отстаивалась. Когда же влага прекращает поступать наружу, ее выводят с помощью полых стеблей растений, а нередко прямо высасывают из подземных слоев.
— Каждый бушмен с малых лет учится искать и находить влагу по различным приметам: растениям, цвету песка, солям на его поверхности, — вступает в разговор Цзинчхана. — Когда я был еще молод, я работал на рудниках в Цумебе. Предприятию нужна была вода, и белые начальники много дней рыли пустыню, но ничего не могли найти. Потом об этом узнал я и другие бушмены, и мы показали им, где есть вода, много воды. Большой белый начальник дал нам тогда ящик пива и много табака…
— Ну а если подземную воду все же не удается найти? — интересуюсь я.
— Тогда бывает плохо, очень плохо, — сокрушенно качая головой, отвечает Дзадцно. — Помню, когда у меня родился сын, стояла большая жара. Мой мальчик уже начал ходить, говорить и играть с другими детьми, а дождей все не было. Наши колодцы пересохли, а в песках исчезла даже цама, из которой в тяжелые дни мы выдавливаем влагу. И тогда Цзинчхана собрал всех людей и спросил: что делать? Мы оставили стариков, которые не могли идти, и ушли далеко, туда, где в больших болотах живут люди окаванго.
— И никто не погиб во время перехода?
— Только несколько пожилых людей, которых мы оставили в пустыне, — говорит охотник. — Но они бы все равно умерли.
Возможно, многие содрогнутся, прочитав эти строки. Для мыслящего категориями цивилизованного мира человека это — жестокость. Но в суровой Калахари это — мера, позволяющая выжить более сильным, более приспособленным, нечто вроде инстинкта сохранения рода. Ведь даже детей, которых бушмены, по-моему, любят, как никто из африканских племен, иногда постигает такая же участь, что и стариков.
Бушменская мать кормит ребенка грудью до трех-четырех лет, в противном случае он погибнет от грубой пищи, голода или жажды. И если за это время у нее появляется другой новорожденный, его ждет смерть: на двоих материнского молока не хватит.
Из книги Сергея Кулика «Сафари» (М., Издательство «Мысль», 1971)
